Петербургский сыск. 1874 год, апрель - Игорь Москвин

– Четвёртого сего месяца ты обслуживал посетителей?

– Так точно, в этом заведении я прислуживаю один.

– Тогда не припомнишь четвёртое число.

– Извиняюсь, но мои дни похожи один на другой, кот если бы что—то в тот день произошло, а так, – на лице появилась смущённая улыбука, говорившая, что, мол, рад был помочь.

– Может быть, вспомнишь трёх молодых людей, двое в цивильном платье, а один, вот этот, – Миша положил на стол фотографическую карточку, – в гимназической форме, – и любопытством посмотрел на человека, склонившегося ниже, и с интересом разглядывал толстый кусок картона.

– Постойте—ка, – выдавил буфетчик и тут же осёкся, – прошу прощения. Припоминаю, они вошли по приезде ораниенбаумского поезда, заказали чаю с пирожными.

– И что было особенного, что ты их запомнил?

– Так какие—то они притихшие были, шушукались, наклонив головы друг к другу, словно боялись, чтобы окружающие их не услышали.

– Ты слышал?

– Да я…

– Только без лукавства, я веду следствие и мне недосуг выслушивать бредни о том, что ты только чашки со стаканами подносишь. Понятно.

– Я понятливый, – буфетчик закусил нижнюю губу и, наклонившись ещё ниже, шёпотом прошептал, – уж не одного из этой троицы близь Стрельны, – дальше продолжать не стал, побоявшись говорить о смерти.

– Не буду лукавить, догадка верная, голубчик, так как же? О чём они шептались?

– Когда гимназист отлучился, эти двое, озираясь, говорили, что вернуться стоит в Стрельну, там подходящее место.

– Для чего?

– Вот это не могу знать, тут вернулся ихний третий приятель, они расплатились и вышли.

– Ты их больше не видел?

– Нет.

– Точно?

– У меня память на лица хорошая, иной раз помогает на службе.

– Как выглядели они?

– Гимназист?

– Как гимназист я знаю, – Миша почесал щёку, – вот тебе карточку показал, нет, те двое в цивильном.

– Обычно, – пожал плечами буфетчик, – тёмные пальто…

– Платье меня не интересует, – оборвал хозяина самовара, стаканов и чашек Миша, – его сменить можно, тем более, что погода становится теплее и солнечнее, рост, лица, какие—либо приметы.

– Одному лет около двадцати, высокий, с усами, но знаете, такие редкие, не иначе недавно появились, второй пониже меня росточком и мне показалось моложе на два—три года.

– Ты их при встрече узнал бы?

– Да, – уверенно ответил буфетчик, – узнал бы.

– Тогда я могу рассчитывать на твою помощь?

– Несомненно.

– Когда они вышли, ты случаем не заметил, куда они направились?

– Никак нет, мне надо было обслуживать господ.

– Хорошо, – кивнул головой Миша, – я больше тебя не задерживаю, – и Жуков поднёс к губам чашку, отхлебнув маленький глоток слегка остывшего ароматного напитка.

Свою поездку Жуков сравнивал с погоней, только вот погоней за тенями недавнего прошлого.

Но вот погоня, настоящая погоня, как встарь, вскочил на коня и вперёд ха разбойниками. Ветер в лицо, ветви деревьев хлещут по ногам, а ты несёшься без остановки, чтобы схватить злодеев и привести в качестве трофея в кандалах.

Красота.

Миша размечтался и чуть, было, не опоздал на поезд. Дорога вновь вела в Стрельну, туда, где началось расследование и закончилось путешествие по столь короткой жизни Сергея Мякотина, учащегося кронштадтской гимназии, так и не сумевшего вступить во взрослую жизнь.

Жуков вошёл в вагон последним, когда кондуктор начал закрывать дверь вагона. Железнодорожный работник раздражённо засопел, но произнёс довольно спокойным голосом: «Прошу!»

– Благодарю, – пробурчал запыхавшийся Миша и прошёл дальше в вагон, где устроился у окна.

Иной раз Жуков изумлялся избирательности памяти, то начнёт ни с того, ни с сего рисовать картины только минувших событий, а то и из далёкого прошлого. Отчего—то сейчас он вспомнил одно из первых дел, когда ещё совсем юный, с нежным пушком над верхней губой, он почувствовал себя равным Видоку и нарисованному фантазией Эдгара По мосьё Дюпену. Сколько в то время набил шишек. Хорошо, хоть шишек, а не сделал непоправимых ошибок, из—за которых, сгорая со стыда, сбежал бы из сыскного отделения. И спасибо Ивану Дмитричу, что тогда не поставил крест на заносчивом агенте, а взял под крыло молодого сотрудника и начал ненавязчиво, а как само собой разумеющееся, обучать профессиональным азам.

Что стоила та история, когда он заметил га Невском ВенькуСтодолю, разыскиваемого за разбойное нападение, и начал за ним следить. Тогда казалось, делает так умело, что преступнику никогда не догадаться о Мишиной слежки. Ходил долго, часа четыре, то по кабакам, то по каким—то лавкам, то забрёл на постоялый двор. Жуков расслабился, вот, мол, Сенька в его руках, да не тут—то было. Стодоля давно приметил молодого агента и водил за собой, как телка на верёвочке. Хорошо, что ножом не сделал Мише дополнительных отверстий в теле, а только ударил по темечку кожаной дубинкой, наполненной дробью, и сбежал.

Молодой помощник получил не только головную боль от удара, но и обидный выговор от Путилина не за то, что упустил преступника, а что так бездарно поставил себя под удар. Надо было всего лишь доложиться, что Сенька в городе, а дальше нашли бы. Это кажется обывателю, столица велика, да спрятаться в ней негде, с умом всякого найти можно, в особенности такую личность, как известный в определённых кругах Стодоля, не всё ли равно днём раньше, днём позже.

И дело было не в пробитой голове, а в уроке, полученном Мишей от Ивана Дмитриевича.

Путилинский помощник вновь ёрзал в уютном поезде и смотрел в окно, не замечая ни проносящейся мимо возрождающейся после зимней спячки природы, ни серых крыш домов, над которыми тоненькими змейками вился дым, ни кондуктора, стоящего над ним и в третий раз спрашивающего билет.

– Что? – наконец очнулся от мыслей Миша.

– Извиняюсь, ваше благородие, – у вагонного служащего глаз намётан, – ваш билет.

Жуков протянул кусок плотной серой бумаги, не давала никаких поблажек служба в сыскном отделении, приходилось оплачивать проезд не только на поездах и речных судах, но и на извозчиках. Хорошо, если попадался знакомый по каким—либо делам, либо, прослышанный отакого рода полицейской службы. Вот и приходилось иной раз тратить деньги из собственного денежного довольствия.

– Любезный, ты случаем четвёртого числа в четырёхчасовом не обслуживал пассажиров до Стрельны? – на всякий случай поинтересовался сыскной агент.

– Четвёртого? – Сморщив лоб, повторил кондуктор. – Четвёртого мы возвращались, утренним в одиннадцать и в шесть по полудни.

– Спасибо, любезный, – и Миша отвернулся к окну, тем самым показав, что разговор окончен.

Кондуктор некоторое время потоптался у сидения и, пожав недоумённо плечами, пошёл проверять билеты далее, так и не поняв, что от него хотел молодой человек.

Мишу же беспокоило неясное чувство, что он что—то всё—таки упустил. Какую—то мелочь, но которая со временем станет такой важной, что повлияет на весь ход дальнейшего расследования.

«Что жея всё—таки упустил?» – Мучился Жуков, разминая пальцами виски. Вроде бы и пронзала резкой болью голову, но как—то быстро исчезала, словно стрела выпущенная из тугого лука.

Вёрсты бежали друг за дружкой, отмечая очередную невысокими столбами с царским гербом и приближая состав, под мерный стук колёс, до станции Стрельна.

Хотелось бы найти первым преступников, но не всегда удача идёт впереди ищущего. Всякое бывало и порой весь в мыле, как лошадь после быстрого бега, а лавры достаются тому, кто оказался просто ближе. Миша в таких случаях не расстраивался, да было незачем, ведь злоумышленник пойман, а это самое главное, что требовалось на сыскной службе, иногда опасной, а иногда курьёзной. Как с неделю тому, когда Жуков, нос к носу, столкнулся с известным карманным вором ИзейГикельштейном по прозвищу Везунчик. Растерялся преступник, не ожидавший в трактире на Большом проспекте, куда он зашёл пообедать, столкнуться с помощником Путилина, о котором был много наслышан и которого показали как—то на Невском и тогда же предупредили, что Мишка, мол, Жуков молод, да шустёр, как Иван Дмитрич. Недаром начальник сыскного отделения лично обучал молодого сотрудника премудростям розыскного дела. Поговаривали, что сам Путилин готовил себе на смену молодого помощника, хотя многие и с нетерпением ждали отставки с виду добродушного сыскного начальника, но опасались, а не будет ли хуже при новом?

Глава тридцать вторая. Ах, кабы знать…

Неизменный спутник по столице – трость с потёртой ручкой – удобно сидела в руке, словно являлась продолжением пальцев. Сколько раз выручала из затруднительных положений, что и не счесть. Иван Дмитриевич изредка носил с собою в кармане пистолет, всё больше по старинке управлялся с нарушителями городского спокойствия, а иной раз с помощью неизменной трости отбивался от сверкающих у лица ножей и железных, обтянутых кожей, дубинок. Всяко бывало, Путилин и счёт потерял таким происшествиям.